Елена Шипицына (Елена Шип)   Есть выставки, побывав на которых, продолжаешь мысленно по ним бродить. Есть художники, диалог с которыми, продолжаешь даже расставшись. Анатолий Шелест как раз из таких. В середине апреля в иерусалимской галерее Скицца открылась его персональная выставка «ТЕКСТ». И совпавшая с сакральными для любого израильтянина днями Исхода, Памяти и Скорби, она совпала с ними не только календарно, но и интонационно. Это лаконичная, порой до аскетичности, серия черно-белых монотипий,  импульсивно выполненных на страницах типографского брака гранок главы Талмуда «Шаббат», побуждает зрителя не только вглядываться, но и вчитываться. В ритме черно-белого мерцания угадываемых силуэтов фигур и ландшафтов, проглядывающих сквозь них слов и букв, чувствуется пульс прикосновения руки художника и его творческой мысли. Талмуд в своей сути - толкование дошедших до нас текстов Устной Торы. Текст по своей сути - это всегда собирание смысла из разрозненных символов и знаков. Художник, взаимодействуя со страницей Тальмуда, извлекает смыслы из черно-белой фактуры листа, как археолог, расчищает место своих находок. Страницы выстраиваются в длинный «свиток», ассоциативно уподобляясь аритмичной кардиограмме взволнованного сердца. Так и есть - серия «Текст» создана Анатолием Шелестом, иерусалимцем и киевлянином, после начала войны в Украине в феврале 2022 года. Выполненная почти спонтанно, как говорит сам художник, в состоянии внутреннего диалога с мудростью текстов и с драматизмом событий, она пробуждает в зрителе волны ассоциаций личной памяти.Человек вообще ведом по жизни памятью. Об этом остроумно заметил в своем эссе «Меньше единицы» Иосиф Бродский, определив память как «замену хвоста»: «Она управляет всеми нашими движениями, включая миграцию.» Так общается с исторической памятью и Анатолий Шелест, как будто припоминая события еврейской истории как лично пережитое. И, ведя с собой этот несмолкаемый диалог, он готов перенести на бумагу мельчайшие флуктуации своего сознания. Художник тонко балансирует на грани абстракции и фигуративноти. А возникающий при этом в его графике оптический эффект вибрации изображения - результат многослойности оттисков монотипии. Монотипия - техника тактильная, не терпящая нерешительных прикосновений и исправлений. Предугадывание итога взаимодействия руки художника с материалом почти невозможно, только интуитивно. Тем ценнее результат этого почти  сталкерского хождения в неведомое, когда изображение словно самовозникает из пульсации прикосновения руки автора, ритма текста и красочной текстуры оттиска. Текст «дорисовывает» силуэт, а изображение проявляет смыслы текста, как постепенно проявляется фотонегатив в чёткое позитивное изображение, наполняя кадр образами реальности. Следуя этой метафоре, можно сказать, что художественное сознание обладает особой «светочувствительностью», преобразуя на наших глазах «негатив реальности» в «позитив творчества». Взаимодействуя с таким произведением, мы как зрители невольно вовлекаемся в процесс сотворчества, становясь соавторами такого метафорического палимпсеста. Художник при этом позволяет нам «читать» язык его произведений разными способами, самоустраняясь от декларативных высказываний, позволяя каждому смотрящему видеть смыслы, которых автор без нас не мог знать заранее. Успейте включиться в этот удивительный и непредсказуемый по впечатлениям процесс диалога с художником - выставка, проработав месяц, неожиданно продлена до конца мая!     .  

Тексты 2023 Либи Розенталь, куратор, арт-критик Позволю себе некоторое хулиганство! Во-первых, в наше дигитальное время, когда искусство нацелено на нейросети, искусственный интеллект и NFT, оставим эти манипуляции. Во-вторых, позаимствуем у цифровых соседей термин «дополненная реальность» и – о, ужас! – вырвем его из контекста. Третье: используем никакой не термин, а просто словосочетание. И я хотела бы, чтобы на выставке графики Шмуэля Шелеста «Тексты 2023» (куратор Марина Шелест) зритель улыбнулся, потому что тема у нее очень серьезная. Разговор художника с Талмудом – как вам такое? А в прямом смысле – соединение в одном отпечатке текста трактата Шаббат и авторской графической композиции? Улыбаться уместно в том смысле, что это радостное знакомство, удовольствие от постижения искусства, а книжный экземпляр Талмуда художник не испортил. (Это типографский брак. По словам автора, тот случай, когда нельзя было пройти мимо!) Сам факт существования в галерее текста сакрального, не предназначенного изначально для презентации в художественном пространстве, неожиданно делает его объектом искусства. Неожиданно в принципе в инсталляциях такого рода, и в этой конкретной выставке тоже, хотя сама практика хорошо известна в современном искусстве. Но уже интересно, как минимум как посыл. Далее. Когда введение фрагментов текста в художественное полотно было означено как концептуальное искусство в 70-х годах прошлого века (не будем углубляться в более далекую историю), думали ли кураторы, что все зайдет так далеко? С тех пор буквы, мемы, фразы и их обрывки во всем своем разнообразии присутствуют на живописных полотнах, в фотографии, графике и т.д. Причем, именно как включенные посторонние элементы. В известном смысле, в качестве акцента или уточнения. А у Шелеста это лист Талмуда, глобальная, бесконечная, по сути, история. Две реальности, основная и дополненная (в наших дефинициях), которая из них вам ближе? Предположу, что нет необходимости выбирать одну из двух, нет жесткой дихотомии – так вопрос я бы не ставила, потому что перед нами, конечно, диалог. Драматичный, наполненный энергией художника. В нем принятие и страстное желание учиться (а Талмуд, как известно, изучают долгие годы), и изумление, а иногда замешательство или смущение. В этот процесс диалога, мне кажется, легко встроится зритель – сама графика, ритмический рисунок помогают, черно-белое письмо не мешает, а дает возможность сосредоточиться. Нельзя не доверять мастерству художника: искусство Шелеста предстает здесь не как каллиграфия, а как жест, наполненный мечтой, упорством, стремлением постичь высокую мудрость… Жест как тактильное касание Текста воспринимается очень естественно и свободно. Художник не дает нам готовый результат [узнавание], но воспроизводит процесс. В то же время жест создает и передает многие смыслы. Ну и в области экзистенциального лежит тема языка, письма и печати как таковых, существование универсального текста о мироздании на плоскости бумаги. С напластованием авторского текста художника. Сейчас, конечно, это не наша тема. Есть еще один уровень «дополнения реальности» – это дополнение книжной вёрстки абстрактным письмом. С одной стороны, буквы, система четких графических знаков, особая структура страниц талмудических изданий. При всей внешней скромности и отсутствии «эффекта» эти страницы никак не фон, они полноценны как полноправный участник диалога. Рациональны и минималистичны. А дополняет их абстрактный, мощный, актуальный визуальный язык Шмуэля. Какие бы идеи ни вкладывал в свою работу художник, и что бы тут ни считывал зритель, «Тексты» точно не фигуративны. Кажется, что в них сталкиваются стихии, но пожалуй, я воздержусь от метафор. Скажу только, что экспрессия, с которой Шмуэль входит в общую композицию, и есть его ключ, острый и живой нерв всего проекта. Отдельное место в нем занимает серия «….», написанная по следам событий 2014 года. Вот здесь художник позволяет себе столкновение с сюжетом, вводит цвет и в отличие от остальных работ, «…» звучит трагично. Поскольку тема текстов-посланий и собственно «Текста 2023» достаточно амбициозна, поневоле оглядываешься на социальные взаимосвязи: жизнь за окнами галереи, реалии и арт-сцена сегодняшнего Израиля. Хронику и повестку мы не обсуждаем, хотя проблем более, чем достаточно, но я бы конечно вернулась к вопросу о месте художника в современном обществе. О задачах галереи и музея. И не в ретроспективе (вопрос ведь более чем традиционный), а в проекции будущего. Важный маркер тут – обозначение в названии проекта года его создания. 2023. LR

Либи Розенталь. Куратор, арт-критик   Философ Ури Гершович: Вызов НеПростоты.     Непростой человек, непростое мышление – вот реальный современный вызов. Моего собеседника представить точно не легко: Ури Гершович – специалист по истории еврейской философской мысли, знаток талмудической культуры, герменевтики. Ури провел так много лекций и обсуждений, касающихся искусства, что мне казалось, это тоже – близкая ему сфера. Но нет, все совсем иначе. - Предваряя диалоги в проекте «ИзТории», вы говорите, что его задача – актуализировать отдельные темы, идеи из еженедельных глав Торы параллельно с сюжетами из истории мирового искусства. Что такого есть в Торе и искусстве, что вам кажется нужным актуализировать эти связи? Почему вы хотите их найти, почему важен этот резонанс? Не Тора и наука, не Тора и общественное устройство, этика или экономика, и т.д., а именно искусство? - … Почему искусство? Дело в том, что иудаизме эпохи Тамуда Тора воспринимается как Указание, определяющее образ жизни. Проецирование сакрального текста на жизненную практику в исполнении мудрецов Талмуда представляется мне чрезвычайно искусным и искусственным. В этом есть нечто общее с искусством. И в проектах, посвященных соотнесению или сопоставлению Торы (в широком смысле) и искусства, я ищу диалог, мне всегда нужен собеседник, эксперт, знающий именно эту сферу. Сам я очень плохо разбираюсь в искусстве и в его истории, я – специалист по истории еврейской мысли и герменевтике. Например, в моей практике было сотрудничество с известным режиссером Борисом Юханановым и его проектом «ЛабораТория», который родился из поисков другого режиссера и моего друга Григория Зельцера. Григорий, закончив Мастерскую Марка Захарова, занимался тем, что искал какие-то общие подходы в театральных практиках и в Торе, в иудаизме. С этим он обращался к разным мастерам, в том числе, к Анатолию Васильеву, который ответил ему так: зачем евреям театр, если у них есть Тора? В определенном смысле он прав: иудаизм и театр несовместимы. Почти все говорили, что это действительно бредовая идея – совмещать одно с другим. Только Борис Юхананов откликнулся, и родилась «ЛабораТория». Я познакомился с проектом и его авторами на определенном этапе его развития. С моей точки зрения, это была устремленность к обнаружению трансцендентного посредством квазитеатральных технологий. Увидев в их практиках удивительное сходство с талмудической культурой, я предложил сотрудничество. Мы вместе стали работать над сочетанием талмудических приемов смыслостроения с театром, надеясь получить новый тип театра. Ну, если хотите, еврейского театра. Ведь на самом деле, еврейского театра нет, а то, что мы так называем, это европейский театр (какой бы школе он ни принадледал) на еврейские темы. Но вот квазитеатральность, которая существует в еврейской традиции, это нечто иное, это в определенном смысле тотальный театр, обволакивающий все сферы жизни – ибо человек в рамках талмудической культуры осуществляет непрерывный перформанс. На основе Торы (Указания) с помощью методов мидраша постоянно прописывается и дополняется «сценарий» – по принципам, сформулированным в талмудическую эпоху. Мы решили, что можно попробовать эти подходы реализовать. Мы разработали концепцию «НЕТ» (новый еврейский театр) и написали Манифест. Борис Юхананов, насколько я могу судить, в той или иной степени использует сформулированные нами принципы в своих театральных проектах в «Электротеатре Станиславский». Каковы основные черты проекта «НЕТ»? Во-первых, смысл происходящего выстраивается из разных фрагментов, как мозаика. Создаются комбинации из театральных этюдов, разнообразных сцен. Композиция этих элементов определяет высказывание. Подобные композиции на основе текстовых блоков выстраивали мудрецы Талмуда. Вторая черта – в подобной художественной практике размывается авторство, это коллективное искусство. Этюды, входящие в композицию, создаются разными людьми. В ходе её построения каждый может что-то предлагать, менять, дополнять. Еще одна черта – отказ от зрителя как такового. Убрать 4-ю стену предлагали разные режиссеры-новаторы. Но если бы «НЕТ» осуществился полностью, там были бы только участники, хотя и разного уровня. Кто-то участвует тотально, кто-то в меньшей степени, но позиция расслабленного наблюдателя в кресле в этом «театре» невозможна. Вместе с Зельцером и Юханановым мы назвали подобное искусство (не обязательно театральное) «ПтихАрт». Название связано с «птихтой» – особой формой талмудической композиции. Несколько раз я затевал курсы, объясняя, как создаются такие построения, и предлагал участникам это сделать. Необязательно на талмудическом материале, их можно создавать на любом другом. Есть еще один известный режиссер – Александр Шейн, который создал огромный проект «ВМаяковский». Он собрал уникальный архив, связанный с этой темой. Я рассказывал ему о методике ПтихАрт и он использовал её, и есть даже идея платформы, где каждый мог бы, выкладывая собственные видеоматериалы и используя видео других, строить такие композиции. Вот это искусство я бы назвал еврейским, ибо оно основывается на принципах, разработанных в талмудической культуре. Не тема является решающей, а метод. Для мудрецов Талмуда нет тем еврейских и нееврейских. Дело не в темах, а в том, каким образом ты к ним подходишь… – Новое время и новый язык. Цифровое технологически, катастрофичное с гуманитарной точки зрения, время подмены всех понятий, на которые опирается язык (вербальный). Видите ли вы его рождение, или еще рано, мы еще внутри этой травмы, внутри процесса, чтобы отрефлексировать его на вербальном уровне? - Да, еще рано. Тот подход, о котором я говорю, возможно, был бы новым языком. Так ли это, отвечает ли он на вызовы, которые ставит время, не знаю. Но его актуальность, на мой взгляд, в том, что сам способ смыслостроения превращает человека из простого в сложного. Он и сам (способ) сложный и возможно, это один из вызовов времени. Полагаю, один из главных, это вызов НеПростоты. А простота ведет нас туда, где мы собственно сейчас и оказались. Человек, не просто устроенный и не просто мыслящий был бы ответом... Этот метод /смыслостроения/ требует большой гибкости и скорости мышления. Ты должен быстро уловить смысл, и быстро предложить ход, который его меняет. На это тебе должны быстро ответить. И так далее. Раньше так учили Талмуд, теперь это происходит по-другому. Но и сейчас ешиботники осваивают программирование и другие профессии в несколько раз быстрее, чем обычные ребята. И происходит это в более позднем возрасте. Они очень быстро «жонглируют» разными «кусочками», фрагментами знания – их нужно держать в голове, комбинировать. Для этого нужен соответствующий навык, особый способ мышления – как раз Талмуд его развивает. - Можно ли мне зайти с обратной стороны?) Три выставки, состоявшиеся недавно: Саши Окуня «Храм жизни» в Ришон Леционе, «Тетушки: гнев, упущенные возможности и задержавшаяся юность» в Тель Авиве и «Одесса. Илья Гершберг. Игорь Калик. Саша Стоянова» в Рамат Гане. Я увидела в них, в частности, одну общую идею – о времени, его трансформации, проживании. В первом случае – это гимн возрасту, полноценному, со всеми радостями и разочарованиями; во втором – историю о творческой смелости, которая нужна сама по себе, о поиске идентичности во все времена и во всех проявлениях. А третий проект виртуозно соединяет фотографию, кинематограф и текстиль, и это как минимум язык материала, что очень важно! Кроме того, четко прописано кураторское высказывание Леси Войскун об «одесском времени, людях, знаках и значениях» и Украинском времени сейчас. И наконец, то, что я называю «отражение отражений»: превращения времени, произрастание одного в другое. До войны, война, оттепель, воспоминания и экзистенциальное одиночество. Можно ли поискать концепт времени в Торе, в Талмуде? Может быть, даже в недельной главе, как вы делаете в «ИзТориях»? - Нет, не думаю. Талмуд не говорит сентенциями. О времени размышляли многие философы. Но еврейская традиция не рассуждает о чем-то. Она говорит на языке, который еще надо расшифровать. До тех пор, пока мы не видим всей мозаики, пока мы ее не собрали, у нас нет ответа. Есть глобальный миф о том, что все мы идем в Эдемский сад. В этих рамках можно размышлять. Что я делаю, когда читаю Шма? Или покупаю козу, или иду в туалет – все в жизненном полотне имеет значение. Для каждого действия есть свое символическое значение, с точки зрения глобальной мифологемы монотеизма. Далее. Для талмудической культуры важен не образ, а его приложение к той или иной ситуации – именно так происходит жизнь под сенью сакрального текста. Ломается нарратив, мудрецы Талмуда используют для анализа определенный инструмент – мидраширование (букв. мидраш означает «выпытывание»). И это инструмент, не знакомый греческой традиции, западной культуре. Только если действовать по правилам мидраша, я получаю ответ. Все события связываются с сакральным текстом и их смысл ищется по определенным правилам. Только учитывая все это, можно что-то понять /в талмудической литературе/. – Сейчас в Иерусалиме вы ведете проект с обсуждением кинофильмов. Для вашего подхода кино не отличается от других видов искусства – не столько в художественном ключе, сколько в интерпретации смыслов? – В Еврейском музее (Москва, РФ) я вел программу «Два с половиной смысла: кино как текст» в течение 10 лет. В галерее «Скицца» – своего рода продолжение. Иносказания, аллегории, метафоры содержатся в искусстве, в литературе и философии, но помимо скрытых значений авторы дают зрителю и определенные указания: предлагая некие знаки, сочетая символы, приоткрывают путь осмысления этих значений. Кинематограф – не исключение. Что-то он позаимствовал у других видов искусства, хотя имеет меньшую меру условности, кажется более доступным. Фильм тоже можно исследовать: часто сам способ построения кинотекста, способ авторского соединения знаков становятся указанием на более глубокое его содержание, раскрывают неочевидное. И конечно, в рамках обсуждения мы говорим о контексте, что углубляет понимание фильма. – Соразмерность. Сочетание в одной, отдельно взятой человеческой жизни, Торы и адекватности новому миру – достижимо ли оно? Почему противостояние, конфликты возможны и ежедневно мы видим этому самые жесткие подтверждения? А сосуществование, то ли нет его, то ли оно дается людям с большим трудом? - Не знаю... То, о чем я рассказываю, может сработать у отдельного творческого человека, если говорить об искусстве. Юхананов или Шейн взяли отдельные приемы и работают с ними. Но коллективно, массово это навряд ли получится, потому что изменить способ мышления, научить иначе мыслить - это же самое сложное. Это примерно то, о чем вы спрашиваете. Сейчас в той же галерее «Скицца» мы начали очередной курс, что-то вроде иудаизма «для чайников» – про то, что на протяжении длинной истории существования он не был однозначной, монолитной традицией. Он включал много направлений и очень разных идей, которые часто противоречили друг другу. Даже в одном временном промежутке, например, в средние века, иудаизм Маймонида и иудаизм Иегуды Галеви, Моше де Леона были просто разными иудаизмами. Традиция пытается все их «подтянуть», объединить, считая, что все это наше. Но это точно не одно и то же. Конфликты часто возникают из-за неких норм, на самом деле, не имеющих решающего значения. Ведь, если речь не идет об отношениях к другому, неважно, какие у тебя нормы. Нужно ли тебе не/смешивать мясное с молочным, не/являться на работу в определенном декоре, встречаться с друзьями в кафе или в синагоге – в известном смысле, это вещи одного порядка. Любая социальная жизнь требует выполнения определенных норм. Но к сожалению, нормы другого, даже если они не причиняют тебе неудобства, раздражают. И как только кто-то говорит, что одни нормы хороши, а другие плохи, возникает конфликт. Все реакции: 8Arieh Tsentsiper, Александр Сапожников и ещё 6  

Ксения Рашковская, философ культуры и искусства.   13 апреля в иерусалимской галерее «Скицца» открылась выставка новых работ Шмуэля Анатолия Шелеста «Тексты 2023». В её пространстве представлено 23 монотипии[i], преимущественно созданных художником за последние несколько месяцев. Исключение составляют несколько работ ноября 2014 года, запечатлевшие в тот момент переживания художником страшного террористического инцидента, произошедшего в Иерусалиме. В ряду черно-белых графических листов их можно узнать по появлению цвета– художник активно использовал красную краску, которая складывается в расщепленный геометрический узор на фоне фигур в талесах. Экспозиция, группируя работы из одной серии и противопоставляя им другие, представляется очень целостной, она помогает посетителю со-настроиться повествованию автора, его тексту, который он «проговаривает» очень ритмично. Ассоциативно из этого просматривается то ли спираль ДНК, то ли кардиограмма, то ли музыкальный узор от простых повторяющихся элементов нигуна до богатого многоголосия. Каждая из этих монотипий и вся выставка в целом – это действительно слова, высказывания, абзацы, страницы. В ряду экспонатов – абстракции и фигуративные композиции, через которые зритель сталкивается с ощущением творческой мощи высшего Творца и силой природного начала окружающего мира, с человеческой тревогой, гневом и отчаянием из-за невозможности избежать потерь, наконец, с умиротворением и созерцательным переживанием. Спектр эмоции и историй, которыми делится художник, очень широк. Может показаться, что работы, отобранные для выставки куратором и музой художника – Мариной Шелест, очень требовательны к публике, ведь работа с текстом всегда подразумевает рациональный подход. Но Шелесты доказывают обратное и рекомендуют нам доверяться своему подсознанию. Эти произведения нуждаются прежде всего в зрителе открытом и интуитивном, который мог бы мгновенно «схватить» язык произведений и уже затем осмысленно вчитаться.  Листы, на которых напечатано большинство произведений, представляют собой неразрезанные страницы талмудического трактата Шаббат. Они были забракованы типографией и уже не могли быть включены в книгу. Попав к художнику, они стали не просто материалом, а неотъемлемой основой при создании его произведений. Приемы использования найденных предметов и фрагментов литературных произведений хорошо известны в истории искусств, но здесь речь идет о том, что у Шелеста страницы трактата становятся не фоном и не одним из многих элементов, а полноценным и равноправным участником тех образов и смыслов, которые художник создает и выражает. Его собственное повествование — это одновременно мощное эхо и эмоциональная реакция-вспышка, и поэтому неотделимо от напечатанных строк. Художественный акт и заключается в улавливании мгновенного личного переживания, которое в еврейской традиции неразрывно связано с книгой, с работой с текстом, вдумчивым вчувствованием в него. В целом, выставка наталкивает на рефлексию по поводу еврейских корней израильского contemporary art. Вне культурного контекста Израиля сложно осознать, что не всегда современное искусство нашей страны можно рассматривать как направление еврейского искусства. Но даже изнутри специалисты не могут прийти к единому мнению, где именно находятся сферы пересечения искусства современного, еврейского и израильского – именно на таком поиске и специализируется галерея «Скицца». Художники, творчество которых можно определить, зачастую даже интуитивно, как современное еврейское искусство, в Израиле, кажется, в меньшинстве. И Шелест – один из них. У него есть «секретный ингредиент», который отвечает за алхимическое превращение всех простых элементов в истинное произведение еврейского искусства. Современное искусство зачастую наделяет зрителя ролью читателя, который герменевтическими методами расшифровывает послания художника. Это также справедливо для работ Шелеста – кодировка, с которой мы сталкиваемся в его работах, двойная и даже тройная: повествование автора во многих из представленных новых работ соединяется в единое целое с имеющихся на них текстом. Такой в философском смысле интерактивный метод, рождающий цепочку новых смыслов при последовательном взаимодействии художника и текста, зрителя и произведения, делает эти работы динамичными, длящимися во времени и пространстве. Выставку новых работ Шелеста можно охарактеризовать как пульсирующую, мерцающую, «процессуальную» в значении противоположному статичности, ведь представленный на ней многослойный текст одухотворяется и оживает, когда зритель превращается в читателя. [i] Монотипия – это техника мгновенного отпечатка на бумаге изображения, нанесенного художником на матрицу, который создается посредством прижатия с помощью печатного станка.

 Інга Естеркіна, арт-критик, куратор    Мовнепитання    Нові роботи Анатолія Шелеста вже кілька тижнів можна побачити в галереї Skizza Gallery (Jerusalem). "Тексти" - назва коротка, ємна і має досить багато сенсів, щоб містити ще один, специфічно єврейський. Тому що ми – народ Книги. Згадую я про це, серед людей, яким це й так відомо, тому що це щось на зразок мантри, відомого ритуалу повторення слів, які від такого повторення, навіть не будучи молитвою, стають нею. Звісно ж, виставка містить і нові та старі роботи Шелеста. І нові прийшли до художника відомою дорогою несподіваних і водночас зумовлених самим ладом життя знахідок. Знайдені біля друкарської майстерні забраковані метранпажем аркуші видалися художнику чудовою базою для друку чергової серії монотипій. І такі знахідки, і техніка монотипії припускають спонтанність, більше того – перебувають у парадигмі правил, які людині знати не дано. Людина перебуває у цій парадигмі, отже, вірить, а парадигмою керує Він. Ім'я якого, звісно, немає на друкованих аркушах, які стали базою монотипій. Тому що це листи з Талмуду, трактат Шабат. Про що я думала, дивлячись на нові та старі (в експозиції приблизно половина робіт, знайомих публіці)? Про переваги абстракції перед мімесисом: мімесис у своїй основі має наслідування натурі, загалом, абстракція ж висловлює, передусім, особистість художника. Нові роботи Шелеста, гладкість друку на листах, викликають майже тактильне відчуття оксамиту та шовку, із золотим пилком натхнення. Естетика вишукана, майже на рівні дизайну. Ну що ж, зрештою, естетика Храму передбачає рівну важливість предмета та предмета мистецтва.  

Ора Лея Манова Впечатления зрителя   Не могу не написать о вчерашних впечатлениях. Но ответственность невероятная. Слова, которые описывали искусство раньше, не подходят. Нет готовых формулировок. Не с чем сравнивать. Лет двадцать назад тут, в Израиле, я узнала, что выход из тотального постмодерна возможен через веру. Вчера я увидела это в работах Анатолия Шмуэля Шелеста.   Есть философы, есть мистики, впервые я увидела, как все те же идеи воплощает в своих работах Художник. По моему мнению, мировое изобразительное искусство находится в глубочайшем кризисе. Обычно картина- это остановленное мгновение. А цель художника- зафиксировать это мгновение как можно лучше. Понятие о "лучше" исторически меняется. Это и красивее, и натуральнее, и оригинальнее, и даже извращеннее. Для чего создаются каноны, техники, концепции и стили. И да, получалось у людей и красиво и нестандартно. Я все же пишу сейчас не книгу, поэтому не буду долго описывать, как развивалось искусство. Смысл в том, что его целью была фиксация. Когда в 2018 году я познакомилась с Анатолием, он позволил посмотреть его работы со словами, что они не зафиксированы, а находятся в процессе постоянной доработки. Картины были прекрасны. Образы, до корней еврейские, наполненные живыми чувствами. Неповторимая авторская техника. Когда я увидела те же картины в следующий раз, они были уже другими. Впитавшими краски земли Израиля. Картины жили. И в творчестве Анатолия Шмуэля все заметнее становился интерес к течению времени. Вехой была Еврейская телега, движущаяся сквозь время. И вот вчера я увидела работы, в которых время доминировало над формой. Не было в них фиксации момента. Или момент был настолько тонким, что создавалось ощущение неизбежности его развития. До этого в истории искусства я знаю только одну картину с таким же эффектом- это "Даная" Рембрандта. Где впечатление достигается за счет светотени. Так что дело явно не в технике! Вопросами движения в листе занимались абстракционисты. Это благодаря им мы понимаем законы композиции. Но лично мне не близка энергия революционного эгоизма, наполняющая их картины. Работы Анатолия Шелеста наполнены совершенно другой энергией. Которая приходит из Вечности и продолжает жить в нас сегодня. Это энергия еврейского народа. Энергия иудаизма. Энергия Торы и Даровавшего ее. Энергия Духа. Это не мгновение, а развитие во времени! Вот прямо на одном листе! Листов много. И это не последовательные моменты, а множественные ситуации, каждая из которых проходит изменения на наших глазах. Это история! Преобладание движения над формой. Духа над клипот. Торжество веры. Исход. Свобода. Вот вам выход из постмодерна! Писать об этих работах можно еще и еще, но я не хочу, чтобы текст был длинным. Отмечу только, что в дискуссии о картинах был затронут вопрос случайности. Некой непредсказуемости работы даже для самого автора. Это повод для многих философских раздумий. Все случайности творчества возникают на фоне личности автора и его чётких композиционных решений. То есть, автор-вполне сформированный сосуд, способный быть заполненным определённым содержанием. В общем, первые впечатления как- то я выплеснула. Но считаю, что нужно просто идти в СКИЦЦУ и смотреть. Воспринимать заложенную в работы энергию. Чувствовать, размышлять. Время сейчас непростое. И может случиться, что именно на выставке вы найдете для себя духовную опору и помощь в Пути.